Отец Е. – сельский поп, у него в селе – 500 душ, из них в храм приходят около пятнадцати. Поэтому к лифту он ещё не привык. Точнее – за пять лет на приходе, в общем, и не привыкал, и даже не старался. Так вот.
А нам лифт же в подъезде вот-вот недавно поменяли поздней осенью, и он такой весь евро-преевро, с заболдашенным во всю стену зеркалом, с подсветкою, серебристый такой! Подъезд-то весь наш как был обосран, изгажен, так и остался. А в лифте можно хоть комиссию горисполкома принимать! Даже две! Этот лифт, ребята, меня самого, случай, слепит теперь с непривычки своим великолепием, когда я с занятий в полпервого ночи возвращаюсь!
Ну, а у него, у лифта, вдоль автоматических дверец – эдакие лучики светят незаметные и красные (я ж инженер-автоматчик): если ты одеждою, или, скажем, сумкою, ну, или, например, жопою случайно эти лучики вдруг задел – то эти дверцы обязательно открываются обратно, и кабина уже больше никуда никогда не едет.
Так вот.
И вот заходим мы с отцом Е. в эту зеркальную каморку, я извернувшись нажимаю нужную этажность, стоим, ждем. Двери подумали-подумали и закрылись, наконец. Пора в путь.
А отец Е. тотчас вдруг плечом взял и эдак повел – затекло там у него что-то, какой-то хрящик засвербил или ключицу заломило - не знаю, ребята. Повел – а, значит, он и баулом повел! А раз баулом повел у дверец – то лучики и пресеклися незаметно, и двери ж обратно навсегда и распахнулись!
И стоит отец Е. лицом к приборной доске, удивляется, а там – табличка на саморезах привернута муниципальная, сверкающая такая. Написано: «Ограничение грузоподъемности – 400 кг.»
Он глянул на меня с таким мальчишеским удивлением, расплылся в улыбке во всю свою огромную голову – даже мохнатая скуфейка на макушке подпрыгнула, – да и говорит мне: «Сашка! Не может быть, чтоб мы с тобой вдвоем за 400 кг. весили!»
А потом нахмурился - лифт-то не едет! – посчитал что-то в голове, посмотрел так на себя сначала сверху вниз, потом на меня посмотрел в мое пузо, да и говорит: «Знаешь, хотя….»
И душа моя возликовала. И я не выдержал, и я рассмеялся. Просто так, конечно.
Да и он засмеялся веселым смехом: он так умеет.
Храни его, Господи, спаси его, Господи, отца иерея Е.! И Лёшку его этого, пока ещё неговорящего - но скоро же заговорит же, ребята! – и остальных его трех девчонок и гавриков, и злыдню его эту ругучую матушку, хотя она не со зла, конечно, а просто денег там нет и не было никогда на приходе, и… и…
И вам, ребята, поклон!
Такие дела.