Такие горькие слова , глубокие, сказал Георгий Иванов о Гумилеве: "за полгода до смерти Гумилев сказал: Знаешь, я смотрел, как кладут печку, и завидовал - знаешь кому?- кирпичикам. Так плотно их кладут, так тесно и еще замазывают между ними каждую щелку, чтобы нигде на дало. Кирпич - к кирпичу. Друг - к другу, все вместе- один за всех, все за одного... Самое страшное в жизни - одиночество. А я так одинок..."
И точно недоумевая, прибавил:
- В сущности, я - неудачник.
Бесстрастная, почти надменная маска - сноба, африканского охотника, "русского Теофила Готье"- скрывала очень русскую, беспокойную, не находящую удовлетворения душу.
Всю свою короткую жизнь Гумилев был окружен холодным и враждебным непониманием. И он то злился, то иронизировал:
.. О нет, я не актер трагический,
Я ироничнее и суше.
Я злюсь, как идол металлический
Среди фарфоровых игрушек.
Всю жизнь Гумилев посвятил одному: заставить мир вспомнить, что
... В Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово - это Бог.
.. В этом смысле - при всех своих литературных успехах - он был прав, считая себя неудачником. Всю жизнь он, как укротитель, хлопал бичом, готовый быть растерзанным, а звери отворачивались и равнодушно зевали...."
И вот это меня поразило, вот очень мужское это поведение кмк, особенно письмо жене .:
"В Кронштадтские дни две молодые студистки встретили Гумилева, одетого в картуз и потертое летнее пальто с чужого плеча. Его дикий вид показался им очень забавным, и они расхохотались.
Гумилев сказал им фразу, смысл которой они поняли только после его расстрела:
- так провожают женщины людей, идущих на смерть.
Он шел, переодевшись, чтобы не бросаться в глаза, в рабочие кварталы вести агитацию среди рабочих. Он уже состоял тогда в злосчастной "организации", из-за участия в которой погиб.
В тюрьму Гумилев взял с собой Евангелие и Гомера. Он был совершенно спокоен при аресте, на допросах и- вряд ли можно сомневаться, что и в минуту казни.
Так же спокоен, как и когда стрелял львов, водил Улан в атаку, говорил о верности "своему государю" в лицо матросам балтфлота. Уже зная, что его ждет, он писал жене: "Не беспокойся. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы..."